СМИ

В Кремле, под руководством Властителя Мордора, под покровом тёмной ночи, прошло секретное совещание. И немедленно по России и некоторым окрестностям расползись группы гоблинов и орков, тырить у беззащитных людей будущее.

Первой неладное обнаружила Аделаида Кузьминична Расторшуева. Неладное вызывающе воняло выкипевшей кастрюлей с уже неаппетитным и неопознаваемым варевом. Запах коварно помешал бабе Аде досмотреть увлекательные извивы судьбы очередных гостей Малахова, вернув в суровую действительность пропавшего обеда. При коммунистах такого не было. При коммунистах был дядя Женя, пипец хотевший жрать после тяжёлой работы, и скула Аделаиды как-то ностальгически заныла. Тут-то Кузьминична и окончательно осознала коварство режима, свиснувшего и счастливую семейную её жизнь в комплекте с будущим. Утопивши её супружника, который находился на рыбалке и на кочерге. 20 лет назад, но в соответствии с её ежедневными пожеланиями. И оповестила о пришествии ворюг весь стояк. С переходом в ультразвук, то есть насекомые тоже стали в курсе.
В курсе, помимо желания, оказался и профессиональный алкоголик Сидоров, переживавший в сонном забытьи счастливый передоз при утреннем опохмеле. С трудом открывши правый глаз, Сидоров осознал, что его беспокоит не только то, что он привычно обоссался. Сидорова обеспокоил неведомый посланец олигарха, укравший будущее и заныканную бутылку шмурдяка. Правда, последним живым посетителем своей берлоги, перед уходом в нирвану, Сидоров помнил собутыльника Петровича из третьего подъезда, но отсутствие бутылки было безопаснее связать с коварностью Кремля: кулак Петровича размером был с пивную кружку, о чём убедительно свидетельствовало перманентно заплывшее левое полумордие. Трубы горели, водопроводный кран уже не помогал, и будущее Сидорова оказалось украдено окончательно и бесповоротно.
Начали его будущее воровать ещё в те легендарные времена, когда Сидоров работал. Капиталисты никак не соглашались с индивидуальной диетой Сидорова (двести с утра и триста в обед), и злодейски увольняли его по статье; на последние работы не брали. Завидуя бодрому «свежачку» изо рта и неспособности попасть шариковой ручкой в стандартный лист. Потому что это – пролетарский тремор, а не буржуйский маникюр, и эта крашеная сучка сама заявление может написать, за рабочего человека, а не выёжываться. В Сидорове немедленно проснулось классовое сознание, и он начал колотить по батарее случайно непропитым разводным ключом. Параллельно распугивая вечно приходящих под вечер с подколками зелёненьких чёртиков.

А также растревожив черту надомников Петровых. Петровы функционировали исключительно на дому, потому как очень боялись Сидорова, постоянно пытавшегося стрельнуть у них сотнягу до получки. При этом Петровы знали, что термин «получка» не применим ни к ним, ни к Сидорову от слова совсем. Петровы были профессиональными страдальцами за будущее России (в сети). И тема украденного будущего была близка и грела. Близка социальной пенсией, а грела нерегулярной оплатой сетевых страданий «Путин – гад».

Потому Петров снова убедился, что его будущее снова украдено. Это продолжалось уже много лет, с тех самых пор, когда педагога Петрова попёрли из учебного заведения во имя торжества злодейского закона об образовании. Запретившего преподавать свои впечатления вместо учебной программы. Петров был с программой в корне не согласен, поскольку в отечественной истории не было ничего, кроме злодейств царизма, сталинизма, коммунизма, и, вот теперь, путинизма, что подтверждали былые суммы грантов фонда Сороса. От которых Петрова оттёрло новое горластое поколение п...болов. Так что лично у Петрова Путин будущее крал ежедневно, после еды, и, даже, перманентно, перед сном. «Видишь, Катенька, опять у нас украли», - горестно промямлил он супруге.

И та с ним немедленно согласилась. Ей было ещё тяжелее – её будущее Путин украл в прошлом, ещё при СССР. Подговорив 9 «А» устроить кавардак на чтении поэтов Серебряного века. А также проинструктировав КГБшным способом тёртую тётку-завуча Розалию Марковну, возразившую на пожелание молодого филолога обеспечить дисциплину на её занятиях (кого-то связав и что-то им заклеив): «Милочка, Вам надо нарабатывать собственный опыт руководства классом». Тем самым нанеся душевную травму юному педагогическому дарованию, и навсегда изгнав его (дарование) из средней школы. Дарование лечило душевные раны, филологически докапываясь до жизнерадостного быдла в книжных магазинах и на улицах Москвы, а, после травматологии и появившегося древнего компьютера – в социальных сетях. На тему украденного будущего она была с мужем полностью согласна, как с фактом обновлённого его воровства, отразившегося в отсутствии записей в трудовой книжке, признаваемых Пенсионным фондом России.
О чём проинформировала случайно встретившуюся в районе мусоропровода гражданку Неписдриченко по кличке «Дюймовочка». Этот член российского общества (женского пола) трудовой книжки не имел от слова никогда, зато имел острый крестьянский ум и деловую хватку бабы, без сожаления расставшейся с девичеством в 15 лет на совхозном сеновале. Закрытый за то бригадиром наряд позволил ей покинуть навсегда корову Зорьку и переехать в общежитие столичного ПТУ; там её учили на мотальщицу. Учили настолько хорошо, что мотать сиськами и жопой в барах, саунах и прочих приспособленных для того местах она начала со второго семестра. Мотать получалось правильно, потому она успешно домоталась сначала до профессионального и грамотного сутенёра, а потом – до тихого бухарика Сапожникова-Голенищева-Задунайского (по паспорту – Башмачкин). Тот был уныл и грустен по безвременно отсутствующей графской родословной, не совпадавшей, блин, с мечтой, зато имел дедулино наследство – трёхкомнатную хату (дед был из классово правильных профессоров, уверенно преподававших научный коммунизм с неистребимым акцентом деревень на юге Вологодской области). Ещё он хотел большой и светлой любви, которую и получил, вместе с штампом в паспорте и смертельной дозой клофелина, а обследовать обосранное тело судмедэксперт в 90-е как-то не захотела. Тем более, что Аннушка, с тогда ещё товарным видом на «пятёрку», позволила себя утешить в разных позах и во все места: и участковому, и врачу, и фельдшеру, что на «труповозке» приехал.
Потом Анна долго и успешно доматывалась до мужчин, и домоталась до 50 лет, жопы с чемодан и рожи с призовой гарбуз директора совхоза; обе части тела объединяли морщины в экстерьере. Пришлось переключиться на сдачу лишних комнат и доматывание до непритязательных жильцов. Что Ганна «Дюймовочка» Неписдриченко и проделала, оповестив о воровстве Кремлём будущего сельского брата Петро (по телефону), а непосредственно - гастарбайтера Рухшона (в очередь варившего пожрать на кухне на бригаду) и застенчивого гомосека Виталика, он же Эмиль, нечасто выходившего на люди днём.

Петро давно подозревал, что дело тут нечисто, проживая в селе под Черниговом. То, что не могут же каждый украинский майдан и каждый украинский президент быть хтоническим пипецом без злодейской руки Кремля – за то Петро знал уверенно, но сомневался в механизмах этой лютой зрады. Поговорив с сестрицей Ганной, Петро внезапно понял, что Путин украл не только Крым, Донбасс и кубометры газа, а ещё и будущее. Петро на тех территориях не бывал, и не собирался, но ему было офигенно обидно, особенно за размеры имущества односельчанина Степана, свалившего на Кубань к родственникам жены ещё лет пятнадцать назад. У Степана были больше и хряк на откорме, и хата в деревне, и зарплата комбайнёра, что лишало фигуранта сна. Стёпкин сучий сын контрактник в спецназе ВДВ душевному спокойствию также не способствовал, раздражительно намекая на укрываемую от призыва родную кровинку. Петро прекрасно помнил, что на евромайдане давали чай, печенье и трошки гривен, посему твёрдо решил рвануть бороться за майбутнее в Москву. Он ведь ещё не знал, что в ней дают лишь пиндюли, а, может быть, надеялся пристроиться.
Рухшон сперва не понял, с фига ли баня взорвалась, и привычно перекрыл все подходы к плите: снять котловую пробу с еды жильцов Дюймовочка считала своим хозяйским долгом. Потом смысл визга Неписдриченко дошёл до его лимбической системы минуя речевые центры и нетвёрдое знание Рухшоном русского языка; о украденном лично у него он осведомился эмоционально, первой сигнальной системой. Картины украденного пронеслись перед глазами молодого таджика картинками прекрасных диафильмов: кишлак на рассвете, ганджибас под дувалом, друг пубертатного периода ишак. То есть здесь кремлёвское воровство ударило дуплетом: стырили и прошлое, и будущее. Настоящее не тырили, за пригоревшие остатки риса ударил бы уже старший бригады Нуруло.
Потому Рухшон доложил информацию о состоявшейся кремлёвской краже бригаде после обеда; за перекуром вкусной травкой. Бригада недавно разругалась с другой её частью, и ушла от аксакала Рахмулло, неправильно говорившего о том, что деньги в Москве зарабатывают, а не берут у неверных просто так, по факту. Потому она немедленно поддержала предыдущего оратора, так как пустой рис задолбал, хотелось мяса, секса и бабла, а сволочи-гяуры изгоняли их за бестолковость уже из четвёртого по счёту ЖЭКа (на стройки не брали совсем, а Черкизон закрылся). Нуруло заметил, что за митинг дают деньги, и вопрос протеста был решён. Нуруло, видать, не знал, что дадут дубинкой по хребту и депортацию. А, может, хитрый Нуруло вот так хотел своих людей доставить до Ходжента на халяву – на билет им было не заработать. Я х.з., но протестанты уже были наготове. С украденным таджикским будущим.

Несчастный гомосек Виталий, он же Эмиль, он же Цветочек, на голос Дюймовочки привычно вздрогнул. Всем нежным и слегка холёным тельцем. У него любое колыхание квартирной хозяйкой воздуха вызывало заготовленный ответ «Заплачу»; ударение ставилось по ситуации. Виталий очень не хотел в родной райцентр или на улицу, а семью почтенных геев в собственном коттедже было не создать: в России по-любому выходила пара пидарасов. Кидалово в тусовке только подтверждало теорию изначальной ущербности «этойстраны», хотя я лично мыслю: дело в том, что в США есть геи, а в России – пидоры (в обоих проявлениях их сути). Не, впрямь, 121-я УК РСФСР отменена уже давно, и никого ни грамма не е...т, кто как кого в какое место пялит; лишь бы не прилюдно, так за то и натуралов не приветствуют; кто им мешает, блин, совместно жить? Но у Эмиля было другое мнение, помноженное на гомосексуальный жизненный опыт, и он стремался на вокзалах ночевать. Эмиль не знал, что престарелая проститутка Ганна имеет к нему классовое сродство и не выгонит (эту тему ещё Бабель описал) потому нервничал очень по украденному радужному будущему. И по поводу отчисления из института он тоже офигенно нервничал, так как не хотели в нём никак понять, что гею дизайнерский диплом следует выдавать непосредственно после поступления, не отвлекая исходно творческую личность на всякие пошлости типа занятий и экзаменов. Своё мнение о факте многогранного кремлёвского воровства Виталик изложил «Вконтакте».

Где немедленно нашёл поддержку тусовщика Виктора, которого за непосещаемость забыл в лицо даже староста группы. Витюшин папа задолбался, гад, башлять преподавателям за сдачу, о чём и оповестил Витюшину маму собственным матом; слова ещё звучали «служба в армии». Витя до этого не задумывался как-то, а теперь осознал, что это – украденное Кремлём будущее, и в нём зародился протест. Тем более, что там, сказали пацаны, будет зачётная тусовка с мордобоем. Поразмыслив, Витя пригласить решил с собой и гопника Коляна, пообещав налить потом стакан. Колян был согласен насчёт будущего, украденного у него вместе с аттестатом об общем среднем образовании. Ряды борцов росли.

И выросли на личность офисного хомяка Арсения. Ему ваще пипец как сложно было жить, особенно в виду из окон «опен-спейса» машины новой гендиректора конторки. А у Арсения кредит был за Айфон, который вот хер знает, как отдать, поскольку ползарплаты вновь ушло на вечеринку в модном клубе. А ещё начальник получил личное указание от Путина или Медведева (Арсюша не разобрался пока) украсть его менагерское будущее, прямо на утренней планёрке, пригрозив уволить Самого Ценного Сотрудника за бестолковость и отсутствие эффективности. И Арсений осознал, где скрылся враг.

С ним немедленно согласился шестиклассник Сергей, потирая ушибленную об отцовский ремень задницу. Серёжа выступал в роли отставного генерала, комментируя тактику, технику и вооружение ВС РФ; последняя статья о неэффективности автономных ядерных гранатоносцев ВКС собрала кучу лайков и репостов. Готовил её Серёженька долго, тщательно сверяясь с воображением и азбукой, чтобы подъколок за безграмотность чуть меньше получить. Это негативно отразилось на его дневнике и его будущем, в котором ему закрыли домашний доступ в Интернет. Пришлось потратить деньги на обед не на донаты кумиру Навальному, а на Интернет-кафе, что нанесло ущерб уже финансовому благополучию протеста. Серёжа прозорливо полагал, что и количеству протестующих тоже будет нанесён ущерб, и плакал от собственного малодушия. Потому как спать по две недели на животе не любил, что, в рассуждении очередного штрафа на родителей и увлекательной беседы с ними инспектора ИДН, было неминуемым итогом. Так что вот этот протестант пока в сомнении.
Вот так вот сбор, блин, пострадавших своим шёл чередом. Голосами и постами, вслух и в фейсбуке, распространением КПРФовских газет по подъездам. Остальные жители дома номер пять на Энской улице Москвы о том ни разу, блин, не знали. Как и других домов Москвы и иных населённых пунктов Российской Федерации, в разгар рабочего дня. Заняты были другие жители России: работой, учёбой, заботой/воспитанием детей. Они сами делали своё будущее.

Которое у них не стырить.
Источник