СМИ

«Aliis inserviendo consumor» «Служа другим, расточаю себя» Хоть и был я современником Олега Васильевича Бутенко и жили мы с ним в одном городе, мне не пришлось быть с ним знакомым. Но я работал и общался с коллегами, которым повезло знать его лично и работать рядом с ним. Поэтому не знать о нём, не слышать я, конечно, не мог, ибо Олег Васильевич был незаурядной личностью, знаменитым в медицинских кругах человеком, великолепным Хирургом, именно с большой буквы, бессребреником, простым рядовым врачом, шедшим очень тернистым трудовым путём, со сложной личной жизнью. Он был невероятно любим всеми своими коллегами, с кем работал бок о бок, и пациентами, которых лечил. А вот начальство, администраторы и чиновники от медицины его не жаловали, а некоторые и ненавидели, а он, будучи несвободным от некоторых пороков, своим, порой, эпатажным поведением этому способствовал. Был Олег Васильевич ребёнком войны, гитлеровское нашествие пережил в оккупированном Харькове вместе со своей мамой. Начинал работать хирургом в Козельщине Полтавской области. Затем в 60-е годы вернулся в Харьков. В то время харьковская хирургическая школа, благодаря появившемуся в городе Александру Алексеевичу Шалимову, стала развиваться невероятно бурными темпами. Шалимов по праву считается одним из основателей украинской и, в частности, харьковской хирургической школы. Александр Алексеевич был Великим хирургом и не терпел возле себя неумелых, безруких, безответственных, не преданных делу. В созданном им институте хирургии его учениками был особый народ, люди особого поколения, фронтовики и дети войны, которым пришлось сполна хлебнуть лиха. Если сам Александр Алексеевич оперировал всё и вся, как говорят, от головы до пяток, то формируя и лепя из своих учеников хирургов, многих направлял в более узкие хирургические отрасли, тем самым создавая в общей хирургии узкие специальности. Кто-то становился брюшным хирургом, кто-то грудным, кто-то выбирал дорогу урологии, кто-то посвящал себя сосудистой хирургии, а кто-то под началом учителя начинал ставить на ноги отечественную кардиохирургию. Олег Васильевич был одним из его талантливейших учеников, который, как и шеф, оперировал всё, в том числе и на сердце. И именно Шалимов с Бутенко и инженерами завода им. Т.Г. Шевченко разработали и создали аппарат искусственного кровообращения. Испытывали его на свиньях, которых выдавал им мясокомбинат под расписку об обязательном возвращении туш. Правда, свиные туши иногда возвращались на мясокомбинат «не комплектными», иногда в них не хватало печени, порой лёгких, а у Олега Васильевича с друзьями в эти дни был вкусный ужин. Но однажды Бутенко, отличавшийся ещё и принципиальностью, наткнувшись в зарубежной литературе на публикацию, созвучную с его научной работой, отказался защищать свою уже готовую кандидатскую диссертацию, тем самым, серьёзно испортив отношения с Александром Алексеевичем и, как показала дальнейшая жизнь, свою карьеру. После отъезда Шалимова в Киев в 1970 году, независимый и неудобный для администраторов Олег Васильевич одним из последующих директоров, созданного и оставленного Шалимовым института хирургии был из него изгнан, а харьковская кардиохирургия постепенно и уверенно приказала долго жить. Подобрала Олега Васильевича детская хирургическая клиника, но на детских порочных сердцах в ней работать было невозможно. Олег Васильевич задыхался, ему в детской хирургии было тесно… И однажды, блеснув в больнице ярким невероятным поступком, о котором чуть ниже, он ушёл в областной онкологический диспансер. Бутенко никогда не брал денег с больных, никогда! Однажды одна из пациенток Олега Васильевича, отшитая им со своим конвертом, уговорила его коллегу всё-таки передать ему этот конверт. Коллега, зная, что Бутенко с трудом сводит концы с концами, уступил искренним уговорам благодарной пациентки и принёс злосчастный конверт Олегу Васильевичу. Бутенко в гневе, не вскрывая конверт, разорвал его в клочья и выбросил в окно, убедительно предупредив более никогда подобного не делать. Жил он, практически, в пустой нищей квартире, например, спал на полотне поролона, брошенного на пол. Всецело отдавая себя работе и тяжёлым онкологическим больным ему некогда, да и не за что было заниматься своим домом. Зато безотказно доверял ключи от него коллегам, жаждущим полюбиться, но не имеющим где. Сотрудники диспансера организовались и тайно от Олега Васильевича несколько месяцев из своих зарплат собирали деньги, кто сколько может, и однажды купили мебельный гарнитур. Как обычно, кто-то попросил у него ключи, завезли, и расставили мебель, заполнив ею пустую квартиру. Вечером несколько близких к Олегу Васильевичу коллег, увязались к нему домой, типа, погулять, ведь жутко была интересна реакция ничего не подозревающего друга. Они же потом рассказали, что Олег Васильевич, опешивший от сюрприза, плюхнулся на новый диван и заплакал, как ребёнок. Знаю, что во второй половине 70-х, когда в городе построили новую большую детскую хирургическую клинику, он приходил к её руководителю с предложением создать отделение детской кардиохирургии. Но разве мог профессор, никогда не оперировавший на сердце, согласиться на подобное предложение, зная, что яркий, виртуозный хирург сразу же затмит его и отодвинет на обочину. В описываемые времена городская детская клиническая больница №35, в которой работал Олег Васильевич. Итак, детская хирургическая клиника. Олег Васильевич был дежурантом и пришёл на очередное своё дежурство. Однако ургентный блок клиники был необычно многолюден. У сына коллеги, Льва Григорьевича*, пятилетнего Мишки, заболел живот. Лев Григорьевич привёз его к себе в больницу. Толпа коллег ходила вокруг больного ребёнка и по очереди щупали больной животик. Ведь известно, что, когда заболевает медик или кто-либо из его близких, всё катит через задницу. Самому отцу и многочисленным консультантам очень не хотелось напрасно прооперировать ребёнка, им всем затмило разум, они забыли неписаный закон хирургии «Сомневаешься – оперируй!». Все продолжали щупать больной живот и наблюдать за ребёнком, а время, между тем, неумолимо уходило. Олег Васильевич подошёл к Мишке, обратил внимание на выраженную интоксикацию у ребёнка, пропальпировал живот и отборным матом разогнал всех консультантов, всыпав по первое число и Мишкиному отцу. Дал команду ургентной бригаде готовиться к операции и прооперировал больного ребёнка. У Миши оказался гангренозно-перфоративный аппендицит и ни капли выпота в брюшной полости. Весь кишечник ребёнка был ярко гиперемирован, кое-где на отдельных петлях кишок были плёнки фибрина. Сухой перитонит! Ребёнок был очень тяжёл, нарастали явления интоксикации. И тут Олег Васильевич совершает потрясающий, фантастический своей кажущейся невозможностью поступок. Уже начавшейся ночью он начал с больничного телефонного коммутатора (больница не имела прямого телефонного выхода в город) звонить в Москву и требовать соединения с посольством ФРГ. Ему неоднократно, как попугаю, приходилось объяснять разным людям на другом конце провода, что он хирург, работающий в детской больнице Харькова, что у него в больнице тяжёлый ребёнок, нуждающийся в интенсивном дезинтоксикационном лечении, а ему известно, что в ФРГ изобретён плазмозамещающий и дезинтоксикационный препарат, в то время это был первый в мире прообраз будущего Гемодеза. Если мне не изменяет память, назывался он Перистоном**. Олегу Васильевичу отказывали, бросали трубку, но он был непреклонен и продолжал крутить и крутить диск телефонного номеронабирателя, пытался достучаться до стоящих на страже советских телефонных границ. В конце концов, его соединили с посольством Восточной Германии (ГДР). Олег Васильевич в очередной раз изложил суть своей проблемы и восточные немцы пообещали ему помочь. На рассвете в больнице раздался звонок, звонили из посольства ФРГ. Блюстители страны не посмели западным немцам отказать в соединении с харьковской детской больницей. На ломаном русском языке с сильным акцентом продиктовали Олегу Васильевичу номер авиарейса, должного через некоторое время доставить в Киев ящик Перистона. В тот же день лекарство было доставлено в больницу, но Мишке оно уже не помогло, вытащить мальчишку, свалившегося в пике, не удалось, и он умер. А на Олега Васильевича начался мощный наезд со стороны КГБ и обкома партии. Его обвиняли в дискредитации советской страны, в её опозоривании из-за какого-то ребёнка. На него орали в высоких кабинетах, стучали кулаками по столешницам своих партийных столов, изрыгая мат, угрожали жестокой расправой. Но Олег Васильевич был твёрд и несгибаем, он так же орал в ответ на их ор, также обрушивал свой кулак на столешницы их столов перед их тупыми мордами, демонстрируя не меньшую изощрённость во владении ненормативной лексикой, пытаясь донести до партийных товарищей, что он, прежде всего, врач, перед которым стояла задача спасти тяжелобольного ребёнка, и он всего лишь исполнял свой врачебный долг. Много позже, почти на закате советской эпохи, партийные власти Харькова, взбодрившись гласностью, решили возродить в городе погибшую кардиохирургию и заставили администрацию института хирургии, когда-то выгнавшую Олега Васильевича, вернуть его назад. Однако Господь уже обозначил финишную линию его жизненного пути. _____________________ * Читайте рассказ «Лев Григорьевич». Источник