СМИ

Ровно 200 лет назад стартовала первая русская атлантическая экспедиция Беллинсгаузена и Лазарева, по итогам которой была открыта Антарктида. Впоследствии подвиг российского флота стали принижать, в том числе в самой России, и до сих пор вопрос русского первенства в обнаружении самого южного континента не решен в нашу пользу. Но почему? Кто именно хочет отобрать у нас лавры первооткрывателей? Приоритет России в открытии Антарктиды, последнего континента в ряду terra nullius, очевиден для русского человека так же, как и ответ на вопрос, кто внес решающий вклад в победу над Гитлером: это часть нашего культурного кода, национального легендариума и системы образования. Однако этот факт признает далеко не каждый учебник или энциклопедия, изданные на Западе. Там есть свои кандидаты: у французов – Жюль Дюмон-Дюрвиль, у англичан – Джеймс Кларк Росс и Эдвард Брансфилд, у американцев – Чарльз Уилкс и Натаниэль Палмер. Это как с изобретением радио – Попов и Маркони являются далеко не единственными претендентами на этот статус, свои есть даже у индийцев и белорусов. В то же время первая русская атлантическая экспедиция под командованием Фаддея Беллинсгаузена и Михаила Лазарева, снаряженная специально для того, чтобы подтвердить или опровергнуть наличие на Южном полюсе еще одного континента, завершилась бесспорным успехом. Первым Антарктиду обогнул знаменитый Джеймс Кук – тот самый, которого убили аборигены Гавайских островов (у нас с подачи Высоцкого считают, что не только убили, но и съели, хотя это не так), однако ответить на этот вопрос однозначно не смог. По мнению, выраженному в его дневнике, даже если за оградой из паковых льдов существует материк, добраться до него невозможно, а осваивать бесполезно. Первый тезис – о невозможности – Беллинсгаузен и Лазарев однозначно опровергли. Но почему тогда их подвиг оспаривается? На то есть несколько причин. Русские быстро запрягли Миссия шлюпов «Восток» и «Мирный» была щедро профинансирована императором Александром I, но организована из рук вон плохо. Проблема не в том, что упомянутые корабли были не предназначены для эксплуатации в столь экстремальных условиях: это компенсировали «традиционным» в наших палестинах способом – за счет героизма русских офицеров и матросов. Проблема в том, что собиралась экспедиция в предельно сжатые сроки – всего за три с половиной месяца. Чем была вызвана подобная спешка, достоверно неизвестно до сих пор. Согласно наиболее распространенной версии, режимом строжайшей секретности. Наглядный пример – припасы. Одной из основ морского меню в те ходы был «дощатый бульон» – аналог современных «дошираков». Суп вываривали, потом высушивали для долгого хранения и употребляли, залив горячей водой. Экспедиция подняла на борт лишь одну восьмую от заказанного объема – остальное просто не успели высушить. К вопросу первенства все это, впрочем, отношения не имеет. А вот состав команды – имеет. В ней присутствовал только один представитель научного сообщества – Иван Симонов, будущий ректор Казанского университета. Он был астрономом, посему работал в основном «по специальности»: занимался вычислениями, потратив значительную часть времени на сверку хронометров. Описания в области натуралистики (а тогда к ней относили также геологию, гидрологию и гляциологию – науку о льдах) Симонов делал по остаточному принципу. Планировалось, что в Европе команду доукомплектуют парой немецких ученых, но этого опять же не успели сделать. Как следствие, команда не в полной мере осознавала, с чем именно она имеет дело. Что перед ними – обычный паковый лед или сходящий с материка ледник? На борту не было человека, который готов был взять на себя ответственность и разъяснить ситуацию однозначно. Вдобавок ко всему судовой журнал Беллинсгаузена был утерян, а вокруг его отчета об экспедиции, опубликованного на английском языке только в 1945 году, до сих пор ломают копья переводчики. Что такое, к примеру, «матерый лед»? Наука такими понятиями не оперирует. Одно дело, если это покрытые льдом берега Антарктиды – тогда русские точно были первыми, но ведь речь может идти и об обычном паковом льде, некогда остановившем Кука. В итоге даже императорская академия наук не решилась утверждать русское первенство безоговорочно – для этого у нее было недостаточно научной базы. Команда сработала дотошно, рискуя жизнью, но отсутствие должной экспертизы на месте оставило многие вопросы без точных ответов. Посему скепсис ряда исследователей насчет русского приоритета оправдан. До «Востока» и «Мирного» к берегам Антарктиды подплывали и отдельные китобойные суда, но из-за полного отсутствия научного взгляда с их стороны доказать или опровергнуть их первенство невозможно. Англичанка гадит Для Великобритании было делом принципа открыть европейцам какой-нибудь новый континент. В случае с Америкой прославленную морскую сверхдержаву и империю, над которой никогда не заходит солнце, обскакали испанцы, в случае с Австралией – голландцы. Оставалась только Антарктида, существование которой в те годы обосновывали антинаучно: якобы что-то должно уравновешивать Землю на Южном полюсе, иначе она перевернется. Первым на антарктическую землю вступил упомянутый выше британец Эдвард Брансфилд. Это произошло в октябре 1819 года, то есть до прибытия «Востока» и «Мирного», однако речь идет не о континенте, а об острове Кинг-Джордж. Команда Беллинсгаузена и Лазарева на берег не высаживалась вовсе, но в точке, где земли Антарктиды (точнее Берег Принцессы Марты, получивший свое имя на 110 лет позднее) были впервые увидены в бинокль, оказалась на два дня раньше Брансфилда – 28 января 1820-го. Собственно, эта дата и считается днем открытия Антарктиды. Нами, но не британцами. В конце концов в Лондоне решили, что «пощупать глазами берег» недостаточно – это никакого представления об Антарктиде не дает (что, в общем-то, правда). Поэтому первооткрывателем надо считать того, кто первым высадится на континент. Первым стал экипаж шведского китобойного судна «Антарктик», конкретно – норвежец Карстен Борхгревинк. Известие об этом в Великобритании встретили с показным равнодушием, а «право первенства» было переформулировано – теперь всех интересовало то, кто первым доберется до Южного полюса. В этом деле британцы опять проиграли норвежцу – знаменитому Руалю Амундсену. Экипаж британского барка «Терра Нова» под командованием Роберта Скотта опоздал на месяц, причем группа из пяти человек, которой удалось добраться до полюса и уже там узнать о первенстве Амундсена, назад не вернулась, погибнув героически, а в случае с капитаном кавалерии Лоуренсом Отсом – через самопожертвование. Для Британской империи эта история предсказуемо затмила подвиг Амундсена, а борьба за первенство вернулась к тому, с чего началась – к приоритету Брансвилда над Беллинсгаузеном, либо же к приоритету Джеймса Кларка Росса: его корабли «Эребус» и «Террор» приплыли к Антарктиде только в 1839-м, но исследовали ее по окружности и «по совести», дав то понимание природы континента, которого не смогла дать экспедиция «Востока» и «Мирного». С России не убудет Долгие годы нашей стране было практически безразлично, кого и где считают первооткрывателем Антарктиды, поскольку ее земли были признаны абсолютно бесполезными для освоения. Это в равной степени касается и времен империи, и СССР, где даже не пытались переименовать Землю Александра I, открытую Беллинсгаузеном. В этом смысле ничего не изменило даже уточнение 1940 года, когда вдруг выяснилось, что это все-таки остров, а не земля, сиречь не берег континента. Совсем другая эпоха настала после Второй мировой войны, когда антарктический вопрос стал частью международной повестки: на земли Антарктиды претендовали (и продолжают претендовать) сразу несколько стран, а США выступали за придание им нейтрального статуса. В СССР в то же самое время развернулась борьба с «безродным космополитизмом» и «низкопоклонством перед Западом», в рамках которой советская пропаганда начала утверждать «русский приоритет» во всех возможных областях. Так то, что еще недавно считалось «великодержавным шовинизмом» и «буржуазным национализмом», стало государственной политикой. Именно она восславила Попова как изобретателя радио, Ломоносова как первооткрывателя закона сохранения массы (сам он на это не претендовал) и Беллинсгаузена как первооткрывателя Антарктиды. В народе тот период известен по сатирической фразе «Россия – родина слонов». В ряде случаев претензии на русский приоритет были вполне справедливы (те же Попов с Беллинсгаузеном, а также, к примеру, изобретение трамвая), в других – откровенно комичны, как истории «первого воздухоплавателя – подьячего Крякутного» или «изобретателя велосипеда – крестьянина Артамонова». Но к тому моменту вопрос первенства в открытии Антарктиды уже перестал волновать крещеный мир. Роль Беллинсгаузена и Лазарева как первопроходцев и первооткрывателей ряда островов, а равно их вклад в изучение терра инкогнита, несмотря на проблему с учеными в экипаже, в общем-то, не оспаривается: успели многое, работали на износ, а кто первым увидел в бинокль белый континент – без разницы, раз уж в плане его изучения это мало что дало. Теперь вопрос русского первенства даже не политический, как в 1920-х или 1940-х годах, а сугубо патриотический. Но именно поэтому все-таки значимый. И если кто-нибудь из иностранцев спросит, кто именно открыл Антарктиду, 146 миллионов голосов ответят – Беллинсгаузен и Лазарев. Для того, чтобы так считать, у нас есть не только фактические основания, но и определяющее чувство долга перед подвигом великих соотечественников. Источник