СМИ

Историк Лоуренс Рис рассказывает о книге, посвященной самоубийствам немцев в конце Второй мировой войны. Он отчасти полемизирует с автором по поводу «зверств» советских солдат, но не обращает внимания на очевидные логические ошибки: насилия советских солдат в Деммине, ставшие якобы причиной массовых самоубийств, никак не могли произойти до подхода к городу Красной Армии… Если вы немец, вам может быть трудно обсуждать войну. Холокост оставил после себя такой чудовищный след, что трудно говорить о страданиях, выпавших на долю жителей Германии и при этом не выглядеть так, будто вы утверждаете, что настоящие жертвы — немцы. Вот почему особый интерес вызывает книга Флориана Хубера о массовых самоубийствах в последний год войны, ведь ее автор — немец, говорящий непосредственно о немецкой травме. Около четверти этой книги, — безусловно самая сильная ее часть, — посвящена самоубийствам в городе Деммин в Восточной Германии. Многие жители города расстреляли членов своих семей, а затем застрелились сами, когда в конце апреля 1945 года к городу подошла Красная Армия. Герхард Молденгауэр (Gerhard Moldenhauer), например, объявил соседу: «Я только что застрелил свою жену и детей. Теперь я собираюсь прикончить несколько русских!» Впоследствии, когда советские солдаты подошли к его дому, он пустил пулю себе в голову. Другие вешались, принимали яд или, — это был самый распространенный способ самоубийства, — топились в одной из рек, окружавших Деммин. Лотта-Лора Мартенс (Lotte-Lore Martens) своими глазами видела, как к реке тянулась «бесконечная вереница женщин… некоторые из них истекали кровью… обезумев, тащили за собой ребенка — или двоих, или троих, или даже четверых. (…) Их было не остановить. Массовый психоз». Непосредственную причину этой травмы понять нетрудно, — многие из этих женщин подверглись насилию, часто групповому, со стороны солдат. Они также были свидетелями того, как красноармейцы сжигали их город и напивались всем, что могли найти, включая одеколон. Эти немецкие женщины смотрели на жизнь и понимали, что ничего хорошего не ждет их самих или их детей. Это чудовищно, но эта история не нова. Более 20 лет назад я поехал в Деммин и заснял интервью с очевидцем самоубийств для серии программ «Нацисты: уроки истории» (Nazis: A Warning from History), над которыми я работал по заказу Би-би-си (BBC) и которые потом транслировали в Германии. Тем не менее Хубер рассказывает эту ужасную историю с состраданием и неравнодушно. Он пишет легко, так что повествование течет гладко, несмотря на мрачную тему, и этому только способствует прекрасный перевод с немецкого Имоджен Тейлор. Только бессердечный человек может спокойно читать этот длинный перечень изнасилований и самоубийств. Надрыв, который чувствуется в дошедших до нас письмах, глубоко трогает: «Сама мысль о том, чтобы жить дальше, невыносима, — писал один немецкий школьный учитель после поражения в Сталинграде в 1943 году, — и столь же немыслимо, чтобы я мог дальше жить счастливой жизнью с тобой, дорогая Инге, и с нашей дорогой малышкой, потому что из-за войны, которая, как мне кажется, фактически проиграна, ведь с одной стороны — несокрушимые большевики, а с другой присоединяются американцы, я не смогу зарабатывать достаточно денег ни сейчас, ни в будущем». После того, как он написал это письмо своей жене, он покончил с собой. Вот что поведала нам еще одна дневниковая запись начала 1945 года: «люди говорят о цианиде, который, по-видимому, доступен в любых количествах. Вопрос о том, прибегать ли к нему, даже не обсуждается. Обсуждается только необходимая доза — простым, бесцеремонным образом, как люди обычно говорят, скажем, о еде». Название наталкивает на мысль, что вся книга будет о самоубийствах, однако Хубер — пытаясь найти объяснение тому, зачем немцы покушались на собственную жизнь — всю вторую часть книги отводит в основном знакомой всем истории Третьего рейха, рассказанной с точки зрения разных людей. Все это, по сути, не нужно. Фактически Хубер отвечает на собственный вопрос о мотивации многих из этих самоубийств в одном предложении: «На протяжении 12 лет люди впитывали нацистскую идеологию, и те, кто верил в нее, считали себя частью национальной общности, принимали ее нравственные и социальные нормы, столкнулись не только с коллективной потерей смысла, но и с угрозой распада личности». Как отмечает Хубер, доля избирателей, отдавших на выборах в марте 1933 года голос за нацистов, в Деммине была выше, чем в среднем по стране. Они даже продемонстрировали свою приверженность режиму, выстроившись в виде «живой свастики» на ратушной площади. И поэтому, — хотя Хубер этого не утверждает, — разумно предположить, что многие из тех, кто решил покончить с собой в конце войны, вероятно поддерживали Адольфа Гитлера и нацистов; должно быть, закрывали глаза, когда евреев депортировали; их радости не было бы предела, если бы их фюрер одержал победу и поработил Украину и Россию. Теперь их мир рухнул, и им предстояло пережить страшную месть Красной Армии. Конечно, все это ни в коей мере не оправдывает того, что делали советские солдаты. Зверства, которые они совершили, были ужасающими военными преступлениями, и виновные должны были ответить за них, — чего практически никогда не происходило. Но главная причина, по которой пострадали люди, заключалась в том, что их лидеры начали самую отвратительную расовую войну, которую когда-либо видел мир. Нацистские солдаты совершили бесчисленные преступления в оккупированном Советском Союзе. Они заставляли жителей деревень идти по дорогам, которые, по их предположениям, были заминированы, и — что неудивительно — многие из этих живых миноискателей взлетали на воздух. Они проводили «политику голода», намереваясь уморить голодной смертью десятки миллионов людей. В Харькове, где проводилась эта политика, жителей довели до того, что они ели траву и кору деревьев. И это все, не говоря об ужасах Холокоста, когда миллионы евреев были расстреляны и сброшены в ямы в Советском Союзе или отравлены газом в Освенциме и других лагерях смерти. И все же в этой книге вы не найдете сколько-нибудь содержательных свидетельств от пострадавших с другой стороны. А вне этого контекста существует опасность того, что солдаты Красной Армии, вторгшиеся в Германию, могут показаться чем-то вроде «большевистской орды недолюдей», какими их изображала нацистская пропаганда, а не армией, жаждущей мести. На самом же деле правда в том, что нацисты посеяли ветер, а обычные немцы пожали бурю. В этих ужасных обстоятельствах скорее удивляет, что еще больше людей не были доведены до самоубийства. Хубер не задается этим вопросом. Напротив, он считает, что самоубийства были «эпидемией». Но разве это подходящее определение с учетом масштаба того, что произошло? Проблема еще и в том, что никто точно не знает, сколько немцев покончили с собой. Хубер приводит две противоречивые оценки потерь в Деммине. В начале книги он говорит, что самоубийств было «от семисот до тысячи», а затем «от пятисот до тысячи и более». Но какова бы ни была точная цифра в этом диапазоне, факт остается фактом — более 90% населения Деммина не наложили на себя руки, несмотря на то, что с ними обращались так плохо, что даже самые мужественные из них могли дрогнуть. В целом, по некоторым оценкам, в последние годы войны по всей Германии покончили с собой десятки тысяч человек. Но если учесть, что, возможно, два миллиона немецких женщин подверглись насилию, это означает, что, по крайней мере, 95% женщин, над которыми столь ужасным образом надругались, смогли это пережить, а впоследствии зачастую переносили голод, болезни и дальнейшие страдания. Разве это не повод удивиться силе человеческого духа? В конечном счете, книга лишь подтверждает истины, которые нам уже были известны. Война — ад, и страдают в ней простые люди. Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ.