СМИ

В эти дни исполняется пять лет со дня появления в прессе понятия «российский доброволец в Донбассе» – тех самых людей, которых украинская пропаганда называет «оккупантами» и «наемниками». Иначе говоря, россиян, приехавших в Донбасс воевать. Кто были эти люди на самом деле, какое влияние они оказали на ход гражданской войны на Украине и как это движение менялось со временем?

Пять лет назад, в начале июня 2014 года, из Славянска на юг в сторону Донецка потянулась колонна ополченцев Донбасса и российских добровольцев. Два с половиной месяца они обороняли славянско-краматорскую городскую агломерацию от украинских войск и добрбатов. Эти события принято считать началом войны в Донбассе (хотя это и не совсем так), как и первым участием в войне на Востоке Украине организованной группы российских добровольцев. Так получилось, что это оказалась группа во главе с Игорем Стрелковым (Гиркиным). Этот небольшой отряд зашел в Славянск, рассчитывая на быстрый, «крымский», сценарий, а оказался в гуще войны.

В украинской пропаганде принято определять россиян, воевавших и воюющих в Донбассе, либо как «наемников-профессионалов», либо как маргиналов, которым больше заняться было нечем. Материал для этого всегда найдется. При желании биографию любого активного человека можно нарезать в такую капусту, что мама родная не узнает. Арсен Павлов («Моторола») не был светочем академической науки, работал на шиномонтаже и действительно чувствовал себя в армии лучше, чем на гражданке. Но это не превращает его в опустившегося маргинала и патологического убийцу, помешанного на войне, каким его изображают на Украине.

Однако из всей массы российских добровольцев профессиональных военных и/или людей с реальным военным опытом было очень немного. По некоторым попыткам оценки (достоверной статистики не существует), 80-85% российских добровольцев даже не служили в армии по призыву, не говоря уже о боевом опыте. Просто все внимание сконцентрировано на нескольких знаковых фигурах, которые как раз в силу своего опыта и оказались на командных позициях. Но в самый критичный период 2014–2015 годов основная масса прибывших в Донбасс из России добровольцев представляла из себя восторженных мальчишек-максималистов с удивительной идеологической кашей в головах.

Кстати, украинская сторона постоянно замалчивает тот факт, что едва ли не все до единого знаковые командиры ополчения – из числа местных, а не «понаехавших». Составы первых народных дружин едва ли не поголовно были бывшими сотрудниками правоохранительных органов Украины, «Беркута» или служившими в украинской армии по контракту на офицерских должностях. Ходаковский и Беднов («Бэтмен») – омоновцы, Алексей Мозговой служил военным комиссаром Лисичанска, Евгений Жилин служил в УБОПе в Харькове, Роман Возник («Цыган») – «беркутовец», подполковник запаса Игорь Безлер («Бес») после увольнения из армии некоторое время работал начальником охраны Горловского машзавода имени Кирова. Даже Павел Дремов, казак казаком, и тот служил в ВСУ по контракту в 1990-х годах сержантом.

И численно местные всегда превышали добровольцев из России. В Славянске отряд Стрелкова насчитывал 52 человека, а местная народная дружина Пономарева к тому моменту уже превышала 300 человек, успела поучаствовать в захвате здания обладминистрации и здания СБУ в Донецке и состояла в основном из бывших местных милиционеров и омоновцев. Отличие отряда Стрелкова состояло только в наличии хорошего вооружения, единообразии формы и оружия и единичной подготовки редких профессионалов, которых всегда не хватает в такого рода конфликтах: гранатометчиков и зенитчиков. Как результат – тяжелые потери украинской авиации в небе над Славянском.

Отряд Стрелкова сбил из ПЗРК три Ми-24 (еще один повредил), один Ми-8 и самолет Ан-30.

Впоследствии, кстати, когда появилась возможность «выбирать» среди российских добровольцев, предпочтение всегда отдавалось носителям специальных военных профессий: тем же зенитчикам и гранатометчикам, механикам-водителям со старым советским опытом, артиллеристам.

Для всей этой разнородной массы добровольцев именно «русский мир» стал объединяющим, только вот понимали они его порой прямо противоположно. Диапазон политических пристрастий был максимален: от строго монархических до крайне левых, «чегеварианских» со всеми остановками.

Большей частью этот поток был неуправляем, но затем включились «профильные» организации, которые стали посылать «своих» в «свои» отряды. В результате стали появляться части, целиком составленные по идеологическим соображениям. В тогдашнем руководстве ДНР и ЛНР из местных на первом этапе однозначно побеждали левые, ориентированные на социалистические идеи, порой даже в каком-то удивительном троцкистском их изводе. Это объясняется социально-экономическим положением в Донбассе за все время украинского господства, антиолигархическим пафосом и структурой общества. И лишь часть российских добровольцев вписывалась в эту атмосферу, но некоторые, как, например, кургиняновское движение «Суть времени» даже претендовали на первые роли. А так называемые казачьи части, в том числе и отряд Дремова, особой идеологией не отличались. «Казачья идея» воспринималась ими в основном как странная помесь монархизма и анархизма, больше образ жизни, чем идеология.

Отдельный разговор о так называемых национальных отрядах, которых на самом деле почти не было. Во время боев за гору Карачун Стрелков распорядился кричать в мегафоны «Аллах акбар!», чтобы «пугать» украинцев «чеченским спецназом». Но это был чистой воды блеф, хотя небольшой чисто чеченский отряд потом появился, но дисциплиной не отличался и его закономерно «попросили» домой.

Отряд «Пятнашка», состоявший исключительно из добровольцев, в этом плане очень показателен. Собственно говоря, это самый первый стихийный отряд российских добровольцев в чистом виде. Он никогда не был узко национален, хотя на многих коллективных постановочных фото его бойцы часто снимаются на фоне абхазского и осетинского флагов. А нашивка батальона откровенно была срисована с абхазо-адыгского герба: открытая ладонь, обрамленная звездами. Придумал это, конечно, Ахра Авидзба («Абхаз») – организатор и первый командир «Пятнашки», уроженец Сухума, экономист по образованию, учившийся в РУДН. Но звезд на символе батальона ровно 15. Столько было первых добровольцев, списавшихся в социальных сетях и приехавших в Новошахтинск. Отсюда и название отряда.

«Пятнашка» просто в силу своего происхождения была предельно деидеологизирована и символизировала собой как раз тот самый стихийный ответ на победившие на Украине взгляды. Сам «Абхаз» сравнивал майданные решения по языку и ущемлению русскоязычного населения с событиями 1989–1990 годов в Абхазии (разделение обучения на грузинском и других языках в Сухумском университете, с чего и началась «горячая» стадия застарелого грузино-абхазского конфликта).

Кто-то болезненно реагировал на «бандеризацию» украинского общественного сознания, кого-то привлекала идея защиты русских людей. То есть это была структура как раз того абстрактного «русского мира» без примеси искусственных «взвесей» монархизма, империализма, троцкизма и марксизма-ленинизма, и удивительных изводов псевдогеополитических идей отдельно взятых доморощенных «философов». Неудивительно, что именно «Пятнашка» в короткий срок стала одним из самых боеспособных подразделений ополчения, а затем ВСН. Авидзба на посту командира «Пятнашки» сменил осетин Олег Мамиев («Мамай»), погибший в мае прошлого года от случайного попадания гранаты из АГС прямо во время записи телеинтервью с ним на передовой для ВГТРК.

Приток и отток российских добровольцев всегда носил стихийный и «сезонный» характер, и эти волны нехорошо сказывались на общих настроениях. Посидевшие в окопах люди радикализировались, требовали быстрых решений, разочаровывались и просто уезжали. Приезжали новые, но каждый раз эти приливы и отливы порождали перепалки в социальных сетях: «нас слили», «мораль падает» или, наоборот, возрастает и все тому подобное.

Все эти идейные споры и противоречия с интенсификацией боевых действий естественным путем стали сходить на нет. Партизанщина первых месяцев 2014 года подразумевала некоторую политическую вольность нравов. Когда же война переросла в классический конфликт высокой интенсивности, идейная раздробленность стала только мешать. И не все избавились от этого синдрома, что стало частью причин конфликтов так называемой бригадизации – создания из местного ополчения и добровольцев аналога регулярной армии. Наиболее упорствовали в своем анархизме отряды и командиры, придерживавшиеся не столько идеологии, сколько «образа жизни», в первую очередь казаки. Но в целом состав добровольческих отрядов принципиально не изменился.

Принято считать, что добровольческое движение, как и вечные идейные споры в Донбассе, не слишком одобрялись профессиональными военными Донбасса и официальной Москвой. В целом это так, но стихийную составляющую никто не отменял. Несколько раз предпринимались попытки просто не пускать потенциальных добровольцев через границу, что тут же вызывало крайне резкую реакцию в Донбассе в привычном стиле «нас слили».

Наличие российских добровольцев (как профессионалов, так и мальчишек-максималистов) всегда воспринималось местными как видимая, «народная» составляющая поддержки со стороны России.

Офицеры, проводившие «бригадизацию», и профессиональные военные советники – это одно, а человек, бросивший хорошую работу или бизнес, или рискующий своей еще не состоявшейся жизнью мальчишка из хорошей московской семьи – это другое.

В некоторых регионах России (например, КБР), кстати, до сих пор пользуются заслуженным и официальным уважением ветераны еще одной подобной войны – абхазской. Они даже проводят в школах уроки мужества, а абхазский День победы еще недавно отмечали в Нальчике как чуть ли не государственный праздник с мероприятиями на стадионе. Донбасским ветеранам такое даже не снится.

Табуированность этой темы – сюрреалистична. В конце концов, добровольческое движение деятельной помощи братским и/или страдающим народам в России было всегда уважаемым и одобряемым с начала XIX века. Достаточно вспомнить войны на Балканах и даже массовость поддержки в России буров во время второй англо-бурской войны. А сейчас речь идет о теме, стремящейся стать чем-то вроде очередной скрепы, – формировании «русского мира» в его патриотическом, а не надуманном понимании.

Возможно, должно пройти еще какое-то время и закончиться война, чтобы из всего этого были бы сделаны выводы. Главным же, если так допустимо сказать, удивлением стало то, что основную массу российских добровольцев составляли необстрелянные мальчишки «цифрового поколения». Значит, наверное, не так все с этим поколением плохо, как было принято снобистски считать.

Евгений Крутиков, ВЗГЛЯД