СМИ

23–26 мая в странах Европейского союза будут избирать то ли 751, то ли 701 члена Европейского парламента (ЕП). «То ли» — потому что в Великобритании уже в начале апреля началась кампания по евровыборам, но, с другой стороны, на сайте ЕП «пострановая раскладка» депутатов новой каденции дана без учета Великобритании.
Вот что Brexit (выход Великобритании из ЕС) вытворяет. Но в любом случае последнее воскресенье мая будет не скучным, и европейцы его уже сейчас называют «супервоскресеньем».


Дональд Трамп и Стивен Бэннон
В мечтах европейской интеграции светлое будущее изначально виделось в двух формах. Либо как общеевропейское торжество четырех основных «свобод» демократии: свободы передвижения людей, товаров, капиталов и услуг — это островная (или английская) версия будущего. Либо как формирование вертикально структурированного централизованного государства с общим правом, валютой, бюджетом и так далее — вплоть до армии. С армией пока не получается, но сама ее идея становится все более настойчивой.

До 2014 года, безусловно, побеждала вторая футурология. Используя более чем животрепещущую для двух послевоенных поколений тему «часть суверенитета в обмен на безопасность», транснациональные лидеры планеты практически довели европейское сообщество до понимания того, что «время однородного национального государства прошло» (Гельмут ван Ромпей, 1-й председатель Евросовета в 2009—2014 годах).

Поэтому не удивляет, что состав восьмого Европарламента (2014–2019 годы) позволил сторонникам «государства Европа» (далее — евроинтеграторы) не только получить абсолютное большинство голосов (471 из 751 в трех парламентских группах), но и полностью сформировать европейское правительство (Еврокомиссию из 28 комиссаров).
Объединенные в три парламентские группы сторонники национальных суверенитетов (далее — евроскептики) не только не имели практической возможности воздействовать на законодательство (154 мандата — этого мало даже для блокирования прохождения законопроекта), но и упоенно загонялись в область политического маргинеза европейскими средствами массовой информации и академической наукой.

Однако в течение последних пяти лет маятник общественных настроений в Европе явно качнулся в обратную сторону. Выборы последних лет показали рост результатов евроскептиков, что не удивительно. С одной стороны, потеря (пусть даже и добровольная) национального суверенитета всегда вызывает рост политико-националистических настроений.
С другой — мигрантский кризис последних лет (= нашествие в Европу беженцев из афро-азиатских мусульманских стран) вывел в лидеры электоральных ожиданий «популизм на вопросах безопасности»: обещания «решить проблему миграции и мигрантов» нынче дорого стоят в предвыборной борьбе.

По запросам и результат: евроскептики, особенно радикальные евроскептики, на всех уровнях выборов в Западной и Центральной Европе — от президентских до региональных — после 2014 года только «набирали».
Даже во Франции, где евроориентированный истеблишмент научился очень грамотно «дружить» против скептиков из «Национального фронта» (ныне «Национальное объединение») во втором туре всех выборов, лидер НФ Марин Ле Пен за год повысила результаты своей политической силы на 44% — от 4 712 461 голоса на выборах в Европарламент-2014 до 6 820 147 на выборах в региональные советы Франции в 2015 году.

Не менее впечатляющим оказался прирост евроскептиков в Германии, где правые популисты из «Альтернативы для Германии» за три года показали прирост в 2,8 раза: с 2 070 014 голосов на Европарламенте-2014 до 5 878 115 на бундестаге-2017.

И даже Испания, страна, которая с 70-х годов прошлого века забыла, что такое правый национализм, на недавних выборах в Кортесы (нижняя палата парламента) получила 2,677,173 (10,06%) сторонника евроскептической партии «Голос». 24 места! С ноля!

Если предположить, и не без оснований, что настроения европейских избирателей, отраженные в «суверенных выборах», будут транслированы на результаты выборов общеевропейских, то можно ожидать, что только от пяти крупнейших стран Евросоюза (Германия, Франция, Италия, Испания и Польша) евроскептики могут получить от 65 до 73 дополнительных мест в Европарламенте.

А ведь есть еще Голландия, Бельгия, Чехия, Швеция, Австрия… И масса евроскептиков из числа Non-Inscrits (неприсоединившихся) депутатов Европарламента (сейчас их 21, и с 2009 года это всегда правые радикалы).

В общем, рост симпатий дает повод евроскептикам для ОЧЕНЬ амбициозных заявлений. Недавно один из лидеров, итальянский вице-премьер и министр внутренних дел Маттео Сальвини, даже выразил надежду, что новый блок евроскептиков станет крупнейшим в Европарламенте. А уж о достижении статуса «квалифицированного меньшинства» (1/3+1, на сегодня — 251 депутат) говорят все, кому не лень.

Общий базис у радикальных евроскептиков явно сформировался. Я предложил его определить как «маркер B-I-R» (Брюссель — иммиграция — Россия), поскольку сходные предвыборные позиции по вопросам брюссельской бюрократии, миграционных процессов и отношения к России позволило правым достичь значительных успехов на выборах в Австрии, Германии, Италии, Голландии, etc.
Этот маркер, конечно, не правило, особенно в отношении России. Так, правые из правящей польской PiS («Право и справедливость») убеждены, что их партия никогда не поддержит европейские партии, работающие с Россией, такие как «Национальный фронт» во Франции или «Альтернативу для Германии».

Но это не меняет общей тенденции. В конце апреля в Праге, на Вацлавской площади, произошел митинг правых евроскептиков. «Принимал» гостей Томио Окамура, лидер чешской правой евроскептической партии «Свобода и прямая демократия», созданной в 2015 году и получившей на парламентских выборах 2017 года 10,6% голосов (22 места из двухсот в чешском парламенте). Среди гостей были француженка Марин Ле Пен, голландец Герт Вилдерс, бельгиец Герольф Аннеманс, англичанка Дженис Аткинсон — имена уже давно легендарные в мире европейского скептицизма.

Легенд было много, но сюжет они предложили один: «…мы выступим за возвращение первоначальной модели европейского сотрудничества без регулирования со стороны Брюсселя, когда у суверенных национальных государств был общий рынок и свободное передвижение граждан по территории стран. И каждое государство было одновременно суверенным на своей территории, принимая свои законы и, при необходимости, охраняя свои границы» (из выступления Т. Омимуры). Это — о государственном будущем Евросоюза.

«Мы не хотим массовой миграции! Мы не хотим тиранической (в данном контексте исламской. — А.Г.) идеологии! Вы, чехи, на самом деле пример для нас. Потому что вы против политики убежища ЕС. Вы против исламизации Европы. Вы говорите: „Не. Никди!“ („Нет, никогда!“). Ваше сопротивление вдохновляет нас» (из выступления Герта Вилдерса). Это — о миграционной проблеме, созданной афро-азиатами.

Все это можно было бы не воспринимать и не всерьез, а как «хотелки» ряда европейских политиков, представленные в нынешнем Европарламенте явным меньшинством. Тем более, меньшинством разобщенным. Евроскептики там сформировали три депутатские группы, которые не всегда хотят даже пожимать друг другу руки. Как, например, поляки немцам. Фракция «Европейские консерваторы и реформисты», ECR, находится под контролем преимущественно англичан. «Европа за свободу и демократию», EFDD, — англичан и итальянцев, «Европа наций и свобод», ENF, — французов.

Но спецификой текущего «избирательного сезона» является «хайли лайкли» русский и отчетливый американский фактор.

Без русского следа, как всегда, никуда. Вот и сейчас в европейской прессе бытует мнение, что «Москва предпринимает „хорошо скоординированную попытку организовать сеть альянсов в Восточной и Центральной Европе с целью создать пророссийский блок в Европейском парламенте“» (The Daily Telegraph). Мнение, хотя и не подтвержденное конкретными фактами, вполне рациональное и обоснованное: Москве, конечно, выгодно ослабление могучего партнера, вплотную подошедшего к границам России и Беларуси.

Но куда более откровенными являются действия американцев. Точнее, американца Стивена Бэннона. Причем действия, которые можно назвать интегрирующими европейских скептиков из трех, ныне разобщенных европарламентских групп.

Стив Беннон, в августе 2016 года сменивший Пола Манафорта на посту руководителя президентской кампании Дональда Трампа, после победы последнего вошел в состав высшего управленческого звена США и даже сравнивался там с «Томасом Кромвелем при дворе Тюдоров». А это, считай, то же самое, что и король, только без тяжелых и опасных украшений на голове.

Но в августе следующего, 2017 года Беннон подал в отставку. После формально грубого разрыва с Трампом. Однако не являлось секретом, что они поддерживали регулярный телефонный контакт. Может быть, это прихоть историка, но развод «Беннон — Трамп» мне чем-то напоминает историю «Гевара — Кастро», когда легендарный Че отказался от властного уюта на Острове Свободы, отказался от кубинского гражданства и уехал «завоевывать Южную Америку». При полной поддержке Фиделя.

Беннон демонстративно «вынырнул» в Италии в марте 2018 года, во время парламентских выборов, когда там убедительно победили евроскептики «Лиги Севера» и «Движения 5 звезд». В те дни Стив заявил, что «победа фантастическая и вгонит Брюссель в страх». И добавил, что, «если этого не произойдет, это не значит, что это не может произойти в будущем». А после этого уехал в Бельгию, где еще в январе 2017 года лидер Бельгийской народной партии Микаэль Модрикамен официально зарегистрировал группу «Движение» (Movement).

С 2018 года Беннон «продвигает» программу, которую обнародовал четырьмя годами ранее, в своей известной «ватиканской речи» (выступлении в консервативно-католическом «Институте человеческого достоинства» (Dignitatis Humanae Institute). Положений в доктрине много, но ключевое, по-моему, — «Я думаю, что суверенитет отдельных стран — правильная вещь.
Сильные страны с сильными националистическими движениями становятся сильными соседями». И следует учесть, что в 2014-м Беннон был «почти ничто» — так, исполнительным председателем Breitbart News, новостного сайта, каких много. Сейчас же Беннон — это «человек, который сделал Трампа президентом» и, скорее всего, сохранивший с ним достаточно тесные, а может быть, и рабочие отношения.

А работы в Европе у Стива много. За год о своей связи с «Движением» Беннона — Модрикамена заявили евроскептики Франции, Англии, Италии, Венгрии, Бельгии и даже Республики Сербской. А то, что их коллеги из Германии, Австрии и Польши демонстративно отказались от контактов с «Движением», пугает еще больше. Ведь это может означать, что контакты были перенесены из публичной плоскости в область реальной «схватки бульдогов под ковром, после которой выносят трупы». Напомню, что именно так Уинстон Черчилль определял политику.

«Всем правым следует создать мощный кулак для того, чтобы выиграть предстоящие в мае 2019 года выборы в Европейский парламент. Ставка на этих выборах — честь европейца, его самоуважение и самостоятельность в принятии решения», — заблаговременно и чётко поставил задачу «постпред» Трампа в Европе.

Уже сейчас слышу упреки в излишней конспирологии. Но давайте будем откровенными: конспирология остается таковой до момента опубликования документов. Ну кто мог поверить, что телефоны лидеров Евросоюза прослушиваются кем-то? А потом появляется Ассанж с его «Викиликсом», и конспирология превращается в реальный факт…

Итальянский вице-премьер Маттео Сальвини, выступивший на пражской встрече по видеосвязи, призвал националистов-евроскептиков к объединению ради высокой цели создания альянса «К здравомыслию Европы», который должен стать крупнейшим в новом Европарламенте.
Ну «крупнейшим» — это, скорее, лозунг в пылу предвыборной борьбы. Однако электоральные тенденции последних лет плюс организующее начало живого классика западной политтехнологии, плюс латентная поддержка как с Востока, так и с Запада делают вполне вероятным достижение евроскептиками результата в 1/3 состава Европарламента. А значит — их представительство уже в исполнительных органах (Еврокомиссии) Объединенной Европы.
Что само по себе оксюморон…

Андрей Ганжа