Торговцы в храме. Роман Носиков о продавцах идей возле сгоревшего самолета Законы природы не имеют исключений — даже если они нам не нравятся. Законы эти действуют, даже если они нам отвратительны. Мы — смертны. Это отвратительно, но это так. Смерть, как бы она ни была несправедлива и отвратительна, оказывает нам одну важную услугу — она призывает нас к вечному. И тех, кто стал ее гостями. И тех, кто не получил ее приглашения. Когда она проходит рядом, мы вспоминаем о самых важных вещах. Мы думаем о вечном, оцениваем себя и свою жизнь. Смерть на какое-то время превращает окружающий мир в храм, потому что открывает дверь между этим миром и миром вечным. Когда к нам приходит смерть, к нашему телу стягивается огромное количество живых существ. Вокруг начинает суетиться окружающая смерть жизнь: похоронные агенты, священники, наследники, близкие, друзья, сослуживцы, соседи. Не все из этих живых существ — люди. Если есть труп — его кто-то обязательно съест: бактерии, черви, гиены, птицы-падальщики. Они нам отвратительны, но такова их природа. Природу не изменить. Но среди всех существ, которые по природе своей должны находиться рядом со смертью, есть один вид, который страшнее самой мерзкой гиены, омерзительнее трупного червя. Торгаши. Торговец приходит не на запах крови, его не интересует сама смерть. Его привлекают живые. Он идет на запах человеческого горя и страха. Страх и горе обладают большими достоинствами. Прежде всего, это мощнейшие мотиваторы. Они способны заставить человека активно действовать: созидать и разрушать, мстить и спасать, защищать и убивать. Кроме того, человеческие горе и страх мешают думать. Следовательно те, кто боится и горюет, чрезвычайно уязвимы в этот момент для манипуляций и внушения. С помощью их горя и страха ими можно управлять, менять их поведение и мировоззрение, вербовать их, назначая цели. Наконец, в момент страдания человеческое мировоззрение очень пластично. Именно в этот момент происходят покаяния и метанойи. Человек, охваченный страхом, горем и искренними переживаниями, — это мягкая глина, ждущая рук своего скульптора. Поэтому каждая катастрофа с большим количеством погибших моментально превращается в бойкий рынок, на котором торгуют рецептами бессмертия, теориями всего, всеобщими концепциями, секретными сводками таксистов, отмогильным зельем, ответами на вопросы «кто виноват?» и «что делать?». Тут же, рядом с трупами, разворачивается бойкая торговля врагами народа и рецептами спасения. Перекрикивая друг друга, торгаши подпрыгивают повыше, лезут на трупы, на плечи живым, тыкают в глаза плакатами, трясут товаром, кричат в уши. Вот торговец коммунизмом. Он держит в руках плакат про то, что «капитализм убивает». А вот бывший депутат, толстый и усатый, который хочет опять побыть депутатом, с версией о том, что это Российское государство убивает своих граждан. За ним — целый хор, который точно знает, что во всем виноват плохой самолет. Его надо не просто запретить, а почему-то непременно «облить бензином и сжечь», а разработчиков и производителей — утилизировать. Следом — сторонники версии, что во всем виноваты руководители аэропорта, которые не расставили под падающий самолет по всей 3,5-километровой полосе пожарную технику. А вот если бы самолет упал на пожарные машины или врезался в них, то все было бы гораздо веселее. Ведь когда техника разрушена, а пожарные погибли, тушить пожар намного удобнее. А может быть, говорят следующие, во всем виноваты сами пассажиры, которые вместо того, чтобы спасаться самим, начали спасать свои чемоданы? И пусть выжившие свидетельствуют иное — тем хуже для них. А вот известный журналист левого толка считает, что сгоревший самолет — и есть вся Россия. Или это просто народ у нас такой, что в принципе ничего не может? Один популярный российский радиоведущий так и написал, подпустив сарказму: «Зря мы, конечно, строим самолеты. Надо делать то, что у нас получается безошибочно хорошо: строить как можно больше церквей, ненавидеть американцев, презирать украинцев…» Вам готовы продать любую версию. Удовлетворить вашу потребность в когнитивной завершенности, дать право на ненависть, на презрение, на жалость к себе. Но самое главное — избавить от неопределенности. Неопределенность ведь — самая тяжелая ноша и поэтому выдается только человеку. Животное не может удержать такую тяжесть. Цена не так уж и высока — нужно просто перестать быть людьми и стать послушным стадом. И блеять по команде торговца, продавшего вам мировоззрение и легкие простые ответы на тяжелые вопросы. Name your price. I got everything. Come and buy. It’s all going fast. Borrow cash on the finest terms. Hurry now while stocks last. А вот совсем рядышком, правда уже за оградой, бьются в экстазе политические активисты из соседней страны. Они ничего не продают: у них ничего нет. Они не торговцы. Это бесы, вселившиеся в свиней. Гиена и червь не могут противиться своей природе. Человек же сам решает, кем ему быть: львом или шакалом, могильным червем, свиньей или бесом. Труднее всего, конечно, быть человеком. Человек должен терпеть неопределенность, страдать от несовершенства себя и мира, все переносить, всего надеяться, не мыслить зла, не радоваться неправде, а сорадоваться истине, творить, любить несмотря ни на что. Но чем больше вызов, тем выше и награда. Потому что человек — никогда не перестает, хотя и языки умолкнут, и знание упразднится. Как же нам поступить сейчас, среди всего этого изобилия предложений, версий, инсайдов и расследований? Ровно так, как должно поступать с торговцами в храме: «Приближалась Пасха Иудейская, и Иисус пришел в Иерусалим и нашел, что в храме продавали волов, овец и голубей, и сидели меновщики денег. И, сделав бич из веревок, выгнал из храма всех, также и овец и волов; и деньги у меновщиков рассыпал, а столы их опрокинул. И сказал продающим голубей: возьмите это отсюда и дома Отца Моего не делайте домом торговли. При сем ученики Его вспомнили, что написано: «ревность по доме Твоем снедает Меня». Источник