СМИ

Пять лет назад – 14 апреля 2014 года – и. о. президента Украины Александр Турчинов своим указом объявил о начале так называемой Антитеррористической операции (АТО). В какой-то мере эту дату можно считать началом войны в Донбассе. Как изменилась с тех пор украинская армия, какие выводы сделала – и какое отношение это имеет к ее интеграции в НАТО?

Манипуляция словами – нормальная история для украинской политической культуры карнавала. Все знают, что под термином «АТО» изначально подразумевалась крупная общевойсковая операция, в которой задействованы практически все боеспособные украинские воинские части. Уже к лету 2014 года тогдашний премьер-министр Арсений Яценюк заявил, что численность войск (включая МВД, нацгвардию и СБУ) в Донбассе доведена до 50 тысяч человек. Примерно 10 тысяч из них тогда составляли добрбаты и прочие парамилитары, затем преобразованные в нацгвардию.

Сейчас общая численность группировки достигает без учета ротации 100 тысяч человек, а на постоянном дежурстве – около 70 тысяч человек. И если Петр Порошенко говорит о ВСУ как о «самой сильной армии в Европе», то по численности это в какой-то мере так и есть. Даже Великобритания и Германия не держат на военном положении такое количество войск. А Турцию с Грецией он, видимо, за Европу не считает.

Общие итоги «АТО» всем известны. ВСУ потерпела несколько крупных поражений, что едва не привело к общему государственному кризису на Украине. После этого начался процесс стабилизации положения в армии и вовлечения в ее работу западных инструкторов. После стабилизации линии фронта (по политическим соображениям) ВСУ принялись изобретать способы демонстрации активности типа «отжатия нейтралки» и мифологизации собственной деятельности. Вследствие этого и при помощи иностранных кинематографистов и пиарщиков «АТО» превратилась в украинский патриотический эпос. В нем тщательно заретушированы или просто вымараны ошибки и выпячены странные «перемоги».

Да, в Киеве практически полностью отсутствует военное экспертное сообщество, которое могло бы заняться реальным «разбором полетов». Вместо такой оценки практически единственным аргументом в оправдания чудовищных поражений становится «российская агрессия». По этой логике, донбасское ополчение просто кофе пило, а орды русских войск в клочья разносили мирно спящие украинские военные части. Никакой иной «оценки» тех событий вы сейчас в Киеве ни от кого не дождетесь.

Вот, например, «Дебальцевский котел», самый крайний из имевшихся. Украинский генштаб рассматривал этот уязвимый выступ не как опасную позицию, чреватую окружением, а строго наоборот – как удобный плацдарм для попытки окружения Донецка. И до сих пор эта точка зрения торжествует – сейчас в качестве такого плацдарма рассматривается «светлодарская дуга», у которой в тылу к тому же водохранилище. При этом Порошенко держался за «дебальцевские позиции» в ходе переговоров в Минске и требовал от главы генштаба Муженко по телефону отчета о победе. Даже в зимнее время конфигурация позиций под Дебальцево не была изменена – большая часть подразделений находилась как бы внутри, ожидая приказа наступать, а фланги прикрывались только отдельными частями, которые сам Бог велел обойти, блокировать и потом уничтожить.

Когда все закончилось, победой объявили сам факт выхода из окружения значительного количества войск. По бездорожью, поскольку пробить коридор у Логвиново так и не удалось. При этом никто даже не пытается разобраться в том, как так все-таки получилось, что котел замкнулся. Это – фигура умолчания. Главное, что оттуда кто-то вырвался.

Та же история и с двумя предыдущими котлами – Южным и Иловайским, с боями за Саур-Могилу и особенно с боями за донецкий аэропорт и знаменитым рейдом 95-й отдельной аэромобильной бригады (оаэмбр). Это месячное блуждание по тылам Донецкой и Луганской областей с помощью английских пиар-специалистов превратили в «самый крупный рейд в истории европейских армий» и сняли пафосный фильм «Рейд непокоренных».

Действительно, 95-я бригада зачем-то проделала вкривь и вкось 450 километров, не выполнила ни одной поставленной задачи, потеряла более 60% боевой техники и впоследствии была отправлена на переформирование. «Перемогой» были здесь объявлены сам факт длительного бессистемного перемещения бригады по степи и ее косвенное участие в деблокаде Иловайского котла. То есть опять же победа в том, что кто-то все-таки спасся.

Что же касается боев за донецкий аэропорт, то они и вовсе не имели никакого практического значения. Сами строения уже давно были превращены в развалины и контроль над ними не имел смысла даже в тактическом плане. Тем не менее оборона развалин была превращена в культ мифических супергероев («киборги»), что имеет отношение только к пропаганде, а никак не к реальной войне.

Но все это частности. В более же стратегическом военном смысле Киев завис на том же уровне осмысления событий, что имелся на апрель 2014 года.

Все планы операций в Донбассе, которые за эти пять лет так или иначе утекали из украинского генштаба, представляют собой практически один и тот же текст и одну и ту же карту. Они меняются незначительно в зависимости от предпочтений того или иного командующего.

Суть этих планов одна: окружаем Донецк с двух сторон и бегом бежим к российской границе. Если за три дня не добегаем, то кричим «спасите!» и сдаемся НАТО.

При этом нельзя сказать, что никакой работы над ошибками не сделано. Во-первых, в украинской армии резко выросла дисциплина и тактическая выучка. Связано это не только с резким ростом националистических и антирусских настроений (хотя и это очень важно, и в ВСУ предается особое значение пропагандистской работе), но и с так называемым привыканием к войне – типично славянским психологическим явлением, не свойственным современным западноевропейским армиям. Война становится психологически комфортной и привлекательной средой, солдаты легко адаптируются к обстановке на передовой и превращаются в «закаленных ветеранов» не через месяц–два, если выживут, а буквально за одну–две недели.

Сразу же после стабилизации линии фронта ВСУ принялись экспериментировать с новыми тактическими схемами, в частности с использованием ротных групп для передовой линии. И все бы ничего, если бы этот эксперимент не был доведен до логического абсурда. В какой-то момент крупные воинские подразделения, в первую очередь бригады, были разбиты на такие вот группы, которые распределили по наиболее «перспективным» участкам фронта, а затем еще несколько раз перетасовали.

В результате частично потерялась управляемость крупными соединениями, а украинские полковники и генералы и так не отличались умением управлять большими массами людей. На важных участках фронта получилась мешанина из подразделений разных бригад, не сработанных, друг друга не знавших, но которые должны были атаковать именно ротными группами, то есть чуть ли не на интуитивном уровне понимать друг друга. Все это несколько раз приводило ВСУ к крупным потерям.

Кроме того, таким вот образом были перемешаны артиллерия и танковые части. И если из артиллерии ВСУ до сих пор способны создавать очень мощные ударные кулаки (до 200–250 стволов на десять километров фронта), то танковые и бронегруппы создать таким вот методом сложно и странно. Танковые бригады ВСУ вообще на практике расформированы. На бумаге они есть, но они размазаны между командованиями секторов и превращены скорее в вспомогательную силу, чем в ударную.

У всего этого оказался удивительный внешнеполитический эффект.

На практике НАТО через своих советников и инструкторов, насмотревшись на такие вот методы командования, принялось тихо саботировать все возможные программы по «дорожной карте вступления Украины в НАТО». В связи с несовместимостью мышления. Одновременно изменилось и отношение натовских инструкторов к украинским подопечным на полигоне Яворов.

Изначально предполагалось, что инструкторы будут обучать украинских солдат и младших офицеров пехотному бою, как они обычно это делают в слаборазвитых странах. На практике это приводит к тому, что инструктор обучает аборигенов элементарным вещам: выстрелил – спрячься, бежать надо быстро и все тому подобное. Аборигены внимают.

На полигоне же Яворов аборигены откровенно смеялись и сами объясняли натовским инструкторам, что надо делать и говорить, если на тебя по голой степи несется на полной скорости два десятка танков, а у тебя из оружия только автомат, лопатка и ладанка с изображением святителя Николая. И что самое неприятное – авиаподдержку ты вызвать не можешь. Ее просто нет в связи с отсутствием авиации как рода войск. А без этого ни один солдат армии НАТО себя просто на поле боя не мыслит.

Обучаемые и учителя поменялись местами. Теперь уже натовские инструкторы стали внимательно выслушивать «рассказы бывалых», но при этом были откровенно шокированы откровенным пренебрежением украинскими солдатами оказанием первой помощи раненым, использованию средств связи и тому подобным. Программа помощи была свернута как раз до обучения медицинским манипуляциям и умению нажимать на кнопки радиостанций, а к более технологически сложным вещам было решено украинцев не подпускать. А в числе инструкторов резко выросло число сотрудников спецслужб, который занялись коллекционированием бесценного, но утраченного на западе опыта фронтальной войны высокой интенсивности.

Сейчас перед вторым туром президентских выборов на Украине ни Петр Порошенко, ни Владимир Зеленский никак толком не сформулировали, что будет далее с войной в Донбассе. Оба отделываются  патриотическими речами. Но важнее другое. Армия на фронте – это самораскручивающееся колесо.

На фронте есть такое понятие – «прострел». Каждые минут 15-20 кто-нибудь дает очередь по пристреленным позициям противника – просто чтобы обозначить свое существование. Мы здесь, мы не спим, война продолжается. Любой такой прострел (а за сутки их сотни) может привести к резкому обострению обстановки, но это обычная реальность, рутина. Стабилизация фронта на относительно всех устраивающих позициях – это единственный результат «пяти лет АТО». Война же продолжается и продолжится вне зависимости от того, кто из кандидатов победит на выборах президента Украины.

Евгений Крутиков, ВЗГЛЯД