СМИ

Мой товарищ Мурз – рядовой армии Луганской народной республики, бывший московский айтишник, а сейчас связист, и он от усталости сидит на полу. Собственно, он с переменным успехом воюет еще с 2014-го: то война, то формирование гуманитарных грузов, то снова гражданка. Например, в декабре он опять был московским айтишником, а сейчас снова солдат. И он считает, что ближе к апрелю его и других моих друзей будут убивать. Ну, пытаться убивать. Вообще, конечно, их пытаются убивать с завидной регулярностью – весной и летом чаще, чем зимой и осенью, потому что весной и летом дороги подсыхают и убивать людей удобнее. Иногда у их противников это получается. Иногда получается наоборот. Я приезжаю в этот прифронтовой городок нечасто. Я знаю и люблю этих хмурых мужиков в форме, с вечным недосыпом, с хронической усталостью, постоянно ходящих под пулями. По три выходных в месяц у них бывает. Все остальное война. В сотне километров от фронта – КПП, российская граница. Там стоят фуры, которые везут товары в Луганск, там очереди из автомобилей – в обе стороны. Вскоре после границы – Ростов. Там о войне не знают уже, не помнят. Там город-миллионник, там ночные клубы и стрип-бары, там борется за права бодипозитивных женщин колумнистка Космо Попова, там ездят поезда и летают самолеты. И там, честно говоря, уже всем надоела тема Донбасса. Беженцы, которые шли потоком в 2014–2015 году, надоели. Парни в военной форме на вокзале, вся эта бесконечная тема войны, сводки из новостей, ну сколько можно, в конце-то концов, люди устали, устали, неужели нет собственных проблем – дороги, счета за коммуналку, за газ… И, между прочим, за электричество! Сколько можно, как вы надоели со своей войной. А здесь прифронтовой Кировск, и мой друг – командир батальона «Призрак» – очень устал хоронить своих людей. Он ходит в разведку сам, потому что ему проще рискнуть собой, чем отправлять в неизвестность пацанов. Здесь вымерший поселок Желобок. Летом 2017-го, когда его чуть не взяли враги, там жили последние двое жителей – старик со старухой, как в сказке. Потом старик уехал, не выдержал. Старуха оставалась одна, кормила приблудившуюся кошку под пулями. Потом ее все-таки тяжело ранили, увезли в больницу. Желобок опустел. За него постоянно идут бои. Раньше это была нейтральная зона, теперь нейтральной зоны в принципе нет – окопы моих друзей и их врагов находятся уже совсем рядом. Я – военный корреспондент в Донбассе с 2015 года. Я четыре года кричу: не закрывайте глаза. Все эти безликие трупы в сводках – все они были живыми людьми. Безымянная пенсионерка 1937 года рождения вязала носки, когда ее убил осколок, влетевший в окно, и ее сын страшно и горько дергался всем телом в сухих всхлипах, когда материл ее убийц, и у нее было имя, была судьба, почему вы не смотрите? Этот молодой мальчик в форме когда-то ехал со мной в машине и покупал мне конфеты, а теперь он не живой, а мертвый, совсем мертвый, как вы не понимаете, что происходит? Вот мои друзья, они воюют и мало спят, сейчас они живые, а будут ли живыми завтра, я не знаю. Но люди устали от войны, люди привыкли к ней, и это неинтересно. К тому же довольно неприятно осознавать, что совсем рядом с тобой происходит много горя, а ты ничего не делаешь, чтобы помочь. Понятно, кстати, что обычному россиянину помочь и нечем особо – ну, там, на гуманитарку можно скинуться, если есть лишние деньги. Лишние деньги бывают сильно не всегда и не у всех. Но в итоге происходит так: человек осознает, что ничего не может поделать с большой бедой, которая разворачивается у него по соседству, и… вообще отворачивается от этой беды, чтобы не думать о неприятном. Вот так не надо. Если можете – просто смотрите, не отворачивайтесь. Поверьте, это тоже важно. Это важно для этих людей на линии фронта – не быть забытыми. И это важно для истории нашей страны. Спасибо. Анна Долгарева, ВЗГЛЯД