СМИ

Нивхи — маленький древний народ, живущий на Сахалине. Основа его существования — рыба. Но ее становится все меньше и меньше. Нефтяные и газовые богатства острова — и благо, и проклятье одновременно. Репортаж о том, как живут люди на краю света.

Лопнула последняя тонкая корка льда, и море как будто запульсировало. Кажется, что теперь оно дышит при ледяном западном ветре и температуре воздуха —45, на поверхности воды плавают мелкие осколки льда. Руслан Няван натягивает ярко-оранжевые резиновые перчатки, но затем быстро опять их снимает, опускает руки в воду, хватается на сеть и бросает взгляд на своего брата Михаила. Вместе они вытягивают сеть из воды и недовольно качают головами: металлический трос в сети порвался, внутри — лишь несколько маленьких рыбок.

Руслан чинит трос голыми руками. За свою жизнь ему пришлось починить много тросов, в морозные зимы и в холодные лета. Кости Руслана отмечены печатью тяжкого труда и неприветливого климата Сахалина. Этот 49-летний мужчина уже не в состоянии сжать пальцы в кулак. Но что такое больные кости и негнущаяся спина по сравнению с тем, что его, нивха, живущего у залива Помрь Охотского моря, с каждым годом все больше лишают самой основы существования?

Некрасовка находится в 10 тысячах километров от Москвы. Чтобы добраться сюда, пришлось девять часов лететь на самолете, ночь ехать на поезде, четыре часа на одном автобусе и почти час на другом. В деревне нет и тысячи жителей, 700 из них якобы нивхи. Но есть тут и помеси русских с нивхами, а также айны, эвенки, нанайцы и ороки. Всех понемножку, «одному богу известно, кто здесь кто», говорят жители деревни и смеются.

Лес делит деревню на несколько частей, тут девять улиц, пять маленьких магазинчиков, аптека, школа-интернат, заброшенный колхоз, молодежный клуб, строящийся вот уже пять лет. Но жители не уверены в завтрашнем дне, не знают, что с ними будет, если рыба исчезнет совсем, деревянные дома сгниют, а звуки кока-чныра, варгана из жесткой травы, можно будет услышать только в фольклорном клубе по праздникам.

«Миф» — родина

Язык нивхов практически исчез, советская эпоха его уничтожила, и возродить его желает лишь горстка энтузиастов. Правда, традиционные нивхские блюда могут назвать даже дети: они описывают их как «ужасно невкусно, отдает песком» или же «ничего вкуснее в жизни не ел». Но традиционную одежду шьют на заказ только старики из культурного объединения «Кыхкых». «Кто мы?» — спрашивают себя нивхи. Каждый ищет свой ответ на этот вопрос и хочет, как правило, только одного: жить на земле своих предков.

Нивхи заселили Сахалин 12 тысяч лет назад. «Ых миф» назвали они эту землю, пока картографы и мореплаватели вплоть до XIX века спорили, остров это или нет. «На краю света» называется Сахалин на языке нивхов. Этот язык рождается где-то глубоко в гортани, в нем много разных придыхательных и носовых звуков, прилагательные отсутствуют. «Страна предков» — говорят сегодня люди, они называют эту землю просто «родиной».

Для некоторых из них Некрасовка — почти сакральный уголок Земли, хотя место и носит обычное русское название, деревень с таким наименованием много в огромной стране. Антон Чехов, вернувшись на материк после двух с половиной месяцев, проведенных на Сахалине, писал: «Кажется, что здесь конец света, что отсюда дальше плыть некуда. Душу охватывает чувство, которое, вероятно, испытал и Одиссей, когда плыл по незнакомому морю и предчувствовал встречи с фантастическими существами».

В путевом очерке «Остров Сахалин» Чехов в мрачных красках описал жизнь и страдания людей, сосланных сюда во времена царизма. Всего через несколько лет север острова остался у России, а юг отошел Японии. После 1945 года весь Сахалин стал советским, что ощутили на себе и нивхи, которым, несмотря на все пертурбации, всегда удавалось сохранить свою самобытную культуру.

У советской национальной политики имелись свои методы, чтобы взять под контроль коренные народы Сибири и Дальнего Востока. Власти насильственно переселяли люди в большие поселки, заставляли взрослых работать в колхозах и совхозах, а детей отправляли в интернаты, в которых им запрещали говорить на родном языке. Родители мало рассказывали детям о прошлой жизни, и сегодня многие ничего не знают даже о дедушках и бабушках.

«Мы больше не говорим на языке нивхов. Наш язык мертв», — говорит Татьяна Тубина.

Ее пессимизм растет с каждым годом, когда она, надев традиционный ярко расшитый жакет, входит в классную комнату школы-интерната Некрасовки и пытается с помощью старого учебника грамматики, изданного в 60-е годы — новых учебников нет, — обучить детей нескольким фразам на нивхском языке. Как правило, тщетно.

Родители Татьяны Тубиной в детстве еще слышали нивхскую речь. Они даже сами говорили по-нивхски до того, как пошли в школу. Но отец был сторонником советского режима и считал правильным отказ от всего старого и традиционного как от дикости. Мать критиковала эту идеологию, но, как правило, вполголоса. Какие-то остатки языка у них сохранились. Сегодня она помогает дочери, когда у той возникают языковые вопросы.

«Я поздно поняла, что мне без нивхского языка чего-то не хватает. Всем нивхам чего-то не хватает. Мы чувствуем себя потерянными в этом мире», — говорит Татьяна Тубина, 39-летняя учительница начальных классов. Разговор происходит в классной комнате, где Татьяна обязана отсидеть рабочий день, хотя региональное ведомство образования отменило занятия из-за сильных морозов. Вот уже несколько дней в Некрасовке температура воздуха держится ниже отметки —40 градусов.

Многое на Сахалине кажется таким же, каким было при советской власти, когда остров был военной закрытой территорией. Органы безопасности и сейчас могут послать деревенских полицейских выяснять обстоятельства, если интерес чужаков к деревне покажется им подозрительным. В школе больше ценятся «дисциплина, выправка и надежность», чем новые методы обучения с мячом или песни с незнакомыми словами, говорит Татьяна Спирина, заместительница директора по воспитательной работе.

Во время утренней линейки перед учениками и учителями выстраиваются девять юношей и девушек в красных футболках и начинают тараторить выученные наизусть предложения о «добрых делах, здоровье, семье, прошлом и будущем». Задача на ближайшие дни четко формулируется: «Через две недели каждый из вас должен уметь закончить следующее предложение: я — патриот России, потому что…» Разумеется, каждый должен будет еще и спеть национальный гимн России. Третьеклассники кивают головами, одиннадцатиклассники ворчат.

Социальное окружение учеников сложное, говорит Спирина, которая три года назад приехала из другого сибирского региона в «эту глушь, да так и осталась ». Многие матери в деревне воспитывают детей одни, некоторые родители пьют, они или безработные, или неделями работают вахтовым методом в других местах острова. Дети остаются в интернате, 12 из 113 учеников бывают дома только по выходным, несмотря на то, что их семьи живут в Некрасовке, трое покидают интернат только на каникулы.

Комнаты в интернате хотя и большие, ведь школа была в свое время рассчитана на вдвое большее количество детей, но совершенно безликие. В каждой стоит до шести кроватей. Есть стулья, пара столов. Ни плаката на стене, ни семейных фотографий, ни мягких игрушек. «Когда я смотрю в окно, вниз, на деревню, то иногда мне хочется просто убежать домой, но здесь свои правила, и одно из них гласит, что делать этого нельзя. Это меня расстраивает, а иногда и бесит», — рассуждает одиннадцатилетняя Соня. Двое из четырех ее братьев и сестер тоже живут в интернате.

Помимо фольклорного клуба «Пелакен», где дети учатся нивхским танцам и песням и благодаря которому они во время выступлений видят мир, в том числе Москву, Париж, Токио, школа — культурный центр деревни.

Почти все ученики остаются до вечера в группе продленного дня, делают домашние задания, играют в настольный теннис, смотрят телевизор, «сидят» в своих смартфонах. «Было бы здорово, если бы у нас был хотя бы торговый центр», — говорят подростки. «Я хочу уехать из этой дыры, и работать где-нибудь продавщицей», — заявляет Соня. «Нет, лучше адвокатом!» — кричит ее подруга Даша. Девочки смеются.

«Чу» — семья

Статья 69 российской Конституции гласит, что «народы, живущие в традиционных местах проживания своих предков, придерживающиеся традиционного образа жизни и ведущие традиционное хозяйство, насчитывающие в пределах Российской Федерации не более 50 тысяч человек и воспринимающие себя самобытными сообществами», считаются «коренными малочисленными народами Севера». Их обозначают в России аббревиатурой КМНС. Эту аббревиатуру используют и нивхи, говоря о себе. Как принадлежащие к этой группе населения они освобождены от земельного налога, от военной службы, имеют преимущества в доступе к природным ресурсам, могут получать компенсации за добычу полезных ископаемых в их областях и раньше уходить на пенсию.

Эти привилегии вызывают зависть и недовольство основного населения. «Эти гиляки!» — обзывают нивхов некоторые, используя устаревшее название народа, которое сегодня воспринимается как унизительное и просто неверное. С таким повседневным расизмом сталкиваются и дети. Основные проблемы создает словечко «традиционные». Что такое «традиционные», в законе определения нет. Многие русские представляют, что «традиционные» нивхи ловят рыбу сетями, сплетенными из крапивы, разъезжают на собачьих упряжках, носят одежду из шкур животных и живут в избах на столбах.

Александра Няван, жена рыбака Руслана, громко смеется. «Нас обвиняют в том, что мы глупые и необразованные, живем за чужой счет и нам за все платят государство и нефтяные компании. Это унизительно и в то же время смешно!» — рассуждает она в своем видавшем виды доме в Некрасовке.

Она выросла в городе на материке. Там же она выучилась на ассистента зубного врача в специальном училище для представителей коренных народов Севера. Теперь Александра работает в больнице, а ее муж — сезонный рабочий в разных нефтедобывающих компаниях. Им нужно зарабатывать деньги на образование детей. Старшему сыну 30 лет, он окончил институт и работает в нефтяной отрасли. «Теперь и он должен думать, как прокормить свою маленькую семью», — говорит мать. Младший сын — ему 20 — тоже учится в институте в Южно-Сахалинске, главном городе острова. Он хочет закрепиться в туристической отрасли.

Рыбу они ловили всегда — в реках, озерах, море. Как только первенец окончил среднюю школу в Охте, городе в сорока километрах от деревни, они навсегда перебрались в Некрасовку. Руслан знает деревню с детства, сюда его семью — ему тогда едва исполнилось три года — насильно переселили в деревянный дом. Здесь он ходил в школу, здесь научился рыбачить и охотиться на тюленей.

Александра нажарила корюшки и сварила гороховый суп, сама испекла хлеб и поставила на стол домашние овощные заготовки. Над печью на кухне сушится одежда. Пес Босс породы акита-ину прохаживается по двум маленьким комнатам. Руслан, конечно, пошел ловить рыбу, он делает это каждый день и круглый год. «Рыба — это наша жизнь. Наша пища, наша заработок, наше средство к существованию».

«Чонынд» — рыбалка

Как только нивх научится ходить, его берут с собой в рыбачью лодку, рассказывает Александра. Пламя газовой горелки на ее плите полыхает. Дочь Светлану они брали с собой на рыбалку, когда та еще была младенцем, и клали в ящик с рыбой. Теперь Светлане 26 лет, и она сама рыбачит. На последних месяцах беременности она сидела у берега рядом с лункой и ловила треску. Два дня спустя ее отвезли в больницу Охты рожать третьего ребенка. «Без моря, без рыбы — кто мы тогда?» — вздыхает Светлана.

Правительство разрешает нивхам вылавливать 50 килограммов трески в год на человека, 90 килограммов горбуши (приблизительно 45 рыб), 250 килограммов кеты (около 70 рыб). Таковы квоты для рыбаков. Они выше, чем квоты для основного населения. Тем не менее они слишком малы, и в этом убеждены не только нивхи. «Этого нам на жизнь не хватает», — говорит Александра. За зиму семья зарабатывает продажей рыбы всего лишь 12 тысяч рублей (в перерасчете около 180 швейцарских франков). Даже для Некрасовки этого мало. Компенсация от нефтегазового консорциума «Сахалин энерджи», контролируемого российским газовым гигантом Газпром, мизерна. «Меньше 100 долларов на человека в год? И это за то, что они разрушают наши ресурсы?»

Александра достает с полки книги, показывает нам в них карты XIX века, на листке бумаги отмечает точки и рисует круги — объясняет, каким путем приходит лосось, где стоят буровые вышки. «Все это — земля нивхов». По ее словам, реки загрязнены нефтью. Доступ к морю практически перекрыт рыболовецкой компанией, занимающей монопольное положение на острове. Из-за подозрений в коррупции предприниматель Олег Кан, которого на Сахалине называют «крабовым королем», недавно бежал в Японию. Происходят стычки с охранниками рыболовецкой компании, демонстрации против нефтедобытчиков. Дело доходит до насилия, что в России случается часто по время протестов. Но такие дела редко расследуются.

«Они лишают нас наших прав и маскируют свои махинации», — говорит 52-летняя женщина. По ее мнению, местные политики хотят, чтобы их деревня вымерла. Последний фельдшер уехал из их деревни пять лет назад, а большинство учителей преподают лишь временно, потому что в Некрасовке платят как минимум в три раза больше, чем в местах с более приятным климатом на материке. В этом уголке Земли даже церковь — занесенный снегом домик с торчащим наверху крестом, а рядом стоит проржавевшая табличка, на которой написано, что сваливать мусор на территории запрещено. В этой деревне ветер рисует на снегу великолепные многослойные узоры, и здесь все еще можно отведать самую вкусную рыбу — в этом убеждены ее жители, да и приезжие тоже.

Грустные мысли навевает лишь количество рыбы. «Нужно бы запретить рыбную ловлю у побережья лет на пять, тогда, возможно, популяция восстановится», — говорят некоторые. Но чем тогда жить людям? Или им придется уезжать, становится сезонные рабочими где-нибудь на юге острова, где жизнь побогаче? А ведь нивхские кланы поселились в окрестностях Некрасовки тысячи лет назад, их было 13 семей, что доказывают археологические находки. «Здесь наш дом», — говорят нивхи вопреки всем трудностям.

За холмом, на котором стоит деревня, мужчины выстроились в ряд на льду, позади них — ледобуры и черпаки, собаки лакомятся пескарями. Один из рыбаков отхлебнул горячего чая из термоса, другой глубже натянул на лицо меховую шапку. На всех мужчинах — утепленные резиновые сапоги, многие одеты в зимние куртки с названиями нефтедобывающих компаний острова, где большинство время от времени подрабатывают — деньги нужны всегда.

«Керк» — море

На замерзшем берегу рыбаки разделяются на небольшие группки, тут все друг друга знают, никто не идет рыбачить в одиночку. Тихо бормоча себе под нос, они пытаются умилостивить море, просят его о хорошем улове. Летом они делают это с помощью хлебных крошек. Их движения вокруг лунки во льду напоминают замысловатый танец, вот они поддергивают короткие удочки, вот вновь опускают леску в лунку, вот вытаскивают рыбу на поверхность. Рыба трепещет на холоде, извивается и, наконец, промороженной остается лежать на снегу. Некоторые рыбаки всего за два часа смогли выловить тридцать штук. «Неплохо, но рыба мелкая», — говорят они.

Александра Няван пишет письма губернатору Сахалинской области, объясняет, почему ее семья живет «традиционно», хотя уже пару десятилетий ездит на снегоходах и ловит рыбу нейлоновыми сетями. Они требует от правительства отменить квоты на рыбную ловлю для коренных народов. Говорит, что закон превращает народ нивхов в правонарушителей. «Мы все браконьеры», — говорит она. «Они все браконьеры» — говорит и Дмитрий Лисицын из Южно-Сахалинска в 900 километрах от Некрасовки. Но что нивхам остается делать?

Дмитрий Лисицын живет на острове с 1989 года. С 1996 года он занимается тут охраной окружающей среды, в первую очередь лососем. Папками с материалами о лососе и книгами о нем заполнены все полки офиса природоохранной организации «Эковахта» в одном из бизнес-центров города. Лосось изображен и на его футболке. «Тихоокеанский лосось — основа экосистемы нашего острова», — говорит 51-летний мужчина, которые в трудные 90-е годы вынужден был прервать учебу на геологическом факультете одного из вузов.

По его словам, если что-то угрожает нерестилищам лосося, это наносит ущерб всей природе острова. Самые большие опасности — это загрязнение воды нефтью и чрезмерный вылов рыбы. Прежде всего Роснефть, самая большая нефтедобывающая компания мира, чьей дочерней фирме принадлежат несколько буровых установок на севере острова, творит здесь в лучших советских традициях «ужасные вещи», как выразился Дмитрий Лисицын.

По его словам, нефть просачивается в почву, иногда на полях возникают целые нефтяные озера, из насосов нефть тоже подтекает — то больше, то меньше. «Мы требует от компаний применения новых технологий, введения более строгих экологических норм. Но перемены идут медленно», — говорит он.

В случае с «Сахалин энерджи» срабатывает другой механизм — международное давление. Долгий спор об офшорной добыче нефти и газа в начале осуществления проекта «Сахалин-2» привлек внимание мировой общественности. В результате компания, являющаяся еще и международным консорциумом, проводит другую экологическую стратегию, «лучше» прежней. Конечно, прокладка трубопровода, местами по дну рек, негативно влияет на места нереста лосося, особенно учитывая, что строительство ведется и зимой. «Но с 2010 года, когда очередной этап строительства закончился, у нас было мало поводов для жалоб, тем более что компания под нашим давлением даже согласилась на некоторое изменение маршрута прокладки трубопровода ради сохранения окружающей среды. Даже серые киты стали потихоньку возвращаться».

Дмитрий Лисицын расстилает карту на письменном столе, на ней цветными многоугольниками обозначены места нефте- и газоразработок Сахалина. Весь остров окружен желтыми, розовыми и оранжевыми значками. «Эта проблема у государства под контролем, — говорит он, — но оно не контролирует проблему чрезмерного вылова рыбы и браконьерства». В принципе, объясняет эколог, коренные народы должны иметь возможность вылавливать столько рыбы, сколько им нужно для жизни. Но другие соответственно должны ловить меньше. «Эта система у нас не функционирует. Рыбу разрешено ловить всем — и коренным народам, и рыболовецким хозяйствам. Лососевый пирог разделен неправильно». И поэтому все занимаются браконьерством. Коренных штрафуют за малейшее превышение квот вылова, а вот рыболовецкие компании могут и откупиться. «Контроль так или иначе слабый».

В 2009 году на Сахалине было выловлено 250 тысяч тонн горбуши. В 2019 году рассчитывают на улов всего лишь 7,5 тысяч тонн — таковы прогнозы экологов. Жизненное пространство лосося сужается, говорит Дмитрий Лисицын на юге острова.

То же самое говорит и Александра Няван на севере. «Жизненное пространство нивхов сужается», — считают они с мужем Русланом. Жизненное пространство, которое нельзя себе представить без рыбы. «Без рыбы, без моря, без рыбной ловли…» — немногословный Руслан Няван на мгновенье умолкает.- Без рыбной ловли просто не будет жизни».